Градировский, что за гусь? Опции

[TanyaR]

Начнем пока знакомиться. Писал много, просто- ленин какой-то))))
Странно, написано. что богослов, но о Боге у него нигде ни словечка)))

О русских, как об этносе, притом колониальном)))

http://gtmarket.ru/laboratory/expertize/2008/2504

Несчастье российской культурной политики в том, что она не обрела единства смысла и понимания.

БЫТЬ ВМЕСТЕ

Для меня культурная политика — это формирование культурно-знаковой среды, сохраняющей пространство страны единым, подпитывающей силу характера народа, другими словами, это то, что противостоит угрозе энтропии, что сдерживает национальный распад.

Анализируя этнически и конфессионально пестрые территории, такие как Балканы, Кавказ, российское Поволжье, понимаешь: если общая культура утрачена, если она вытеснена этнической пассионарностью чересполосно живущих народов, то сохранить единство и тем более мир становится невозможно.

Целостность страны, ее национальное единство нередко удерживается за счет негативных факторов, того же чувства страха. Например, для дагестанской номенклатуры страшно выйти из-под Москвы, потому что она кожей чувствует, в какую кровавую мясорубку тут же попадет (Не по вине России, но по своей).

К сожалению, в России много страха, но дефицит смысла. Современная Россия ответа на вопрос: зачем быть вместе? — не знает. Европа — знает, европейцы такой ответ дают. В результате мы видим, с какой радостью страны, только что вырвавшие свой «драгоценный суверенитет» из «когтистых лап» Москвы, тут же спешат передать его Брюсселю. Россия продолжает терять постсоветское пространство. Европейский Союз не испытывает недостатка в желающих присоединиться к проекту единой, комфортной и безопасной Европы.

Историческая задача культурной политики — формировать гражданскую нацию. Если этого не происходит — противоречия и эмоции разрывают страну! Современная Россия в культурном смысле не может интегрировать в себя часть собственной территории. Любые опросы показывают: русская Россия не считает представителей Северного Кавказа частью нации. Уголовным кодексом и партийной дисциплиной здесь ничего не изменишь. Нужно «перебивать культурные коды». Вернее, нужно ввернуться к кодам, постоянно действующим в России со времен московского наступления на Волгу.

РУССКИЕ — СКОНСТРУИРОВАННЫЙ ЭТНОС

Вызовы, стоящие перед нами, заставляют размышлять о том, что происходит с пресловутым русским характером. Я скептически отношусь к мифу романовской династии о славянском происхождении русского человека. Русский не славянин. В нем, безусловно, крепка восточнославянская закваска. Но русский — это сплав трех начал: славянского, финно-угорского и тюркского. То есть русские — сконструированный этнос. Этнос, созданный колонизацией. Этнос, созданный благодаря колонизации.

Один из императивов характера наших предков — это бесстрашие по отношению к чужому, способность идти навстречу неизведанному, бросать вызов судьбе, испытывать неукротимое желание вбирать в себя все новое, впитывать чужеземное, идти все дальше и дальше. И это часть именно русского, а не славянского характера. Все славяне — западные, южные, восточные — остались в пределах своих исторических территорий. Они остались исторической периферией Европы. Это не осуждение, это — судьба. Русское же племя все время продвигалось на север, на восток, далее на Бессарабию, Крым, Кавказ и Среднюю Азию, вбирая в себя остальные народы и тем самым непрерывно себя изменяя.

В тот момент, когда русские овладели Казанью и Астраханью, Россия перестала быть моноэтническим государством. С этого часа количество русских никогда не превышало 52% в общей численности населения государства. Когда в 1991 году произошел распад СССР, русских оказалось 82% от численности внезапно сжавшейся страны. Ситуация — невероятная, в такой ситуации Россия еще никогда не жила!

И в этот самый момент, когда доля русских в общем составе населения оказалась максимальной, начались массовые фобические проявления на тему: «Нас русских катастрофически мало!», а, значит, «Мигранты — угроза России!», «Россия — для русских!» Многие века русскому люду хватало половинной доли в общем составе населения страны для того чтобы с гордостью называться «государство-образующим» и «цементирующим» народом. В момент, когда доля стала максимальной, появился страх.

Какова природа этого страха? Этого страха Россия не знала, покуда русские были подобны лаве: когда за сто с небольшим лет прошли всю Сибирь, осели на Аляске, спустились до Калифорнии и утвердили там первые, еще до американцев, форты. Среди русских были купцы, снаряжавшие корабли с целью создания торговых факторий и контроля над Тихим океаном вплоть до Филиппин. Среди русских были мореплаватели и инженеры, исследователи и миссионеры. Эти русские люди действовали напористо, смело, отчаянно. Это были времена триумфа русской экспансии. Но уже в XIX веке обнаружилось, что слишком длинное транспортное плечо при слабой заселенности территорий Сибири и Тихоокеанского побережья не позволяло удержать Русскую Америку. Стало ясно, что если английский флот вмешается, Россия Аляску потеряет, поэтому Романовы предпочли продать ее своим союзникам американцам.

Фундаментальный слом исторического тренда произошел в середине 60-х годов ХХ века. Тогда без всяких административных решений или каких-либо видимых объективных причин население вдруг изменило направлению движения, которое длилось более пятисот лет, и двинулось в диаметрально противоположном направлении — сворачиваясь к территории начального исхода. Первыми начали возвращаться русские с Закавказья. В 1970-е годы в этот процесс включилась Центральная Азия, хотя еще и продолжались демографические выбросы в сторону Севера и Дальнего Востока. С 1980-х годов постепенно пришла в движение и остальная территория СССР. После 1991 года — уже без пристального вглядывания — заметен всякому четкий рисунок так называемого «западного дрейфа». Пятисотлетний русский тренд движения от центра к периферии оказался завершенным. А вместе с ним пришел страх. Страх отступающего, обороняющегося, «остывающего» населения. Населения, теряющего градус пассионарности.

ГОРЕ ОТ УМА

Советским Союзом русские были вылеплены под определенный вид деятельности, представленный линейкой профессий — инженера, ученого, врача, офицера. Люди прошли необходимые для этого школы, университеты, настройку родительского и школьного воспитания. Эти люди были эффективными в вышеупомянутых профессиональных нишах, но случилось так, что в начале 1990-х годов эти ниши были разрушены, профессиональная деятельность девальвирована. А к деятельностным нишам более низкого уровня русские были не приспособлены и потому проиграли конкуренцию нерусским. Но не потому что русские менее конкурентоспособны и не потому, как некоторые утверждают, что русские — растерявшиеся индивидуалисты, не способные к сплочению, а восточные и южные народы, напротив, держатся диаспорами, кланами, семьями и хранят высокий градус этнической солидарности. Дело в другом, традиционные формы общежития «заточены» на более примитивные виды деятельности.

Великобритания в свое время переживала сходную ситуацию, когда из специфической торговой сферы (маленьких уличных магазинчиков) было вымыто все местное население. Почему? Потому что местное население представлено нуклеарными семьями, члены которых привыкли работать восемь часов в день, после чего магазин закрывается, и люди начинают заниматься семейными делами, идут в театр, спешат на Party и так далее. Но вот приезжает большая пакистанская семья, в которой восемь работоспособных членов семьи, и открывает магазин, работающий круглосуточно: ведь они могут подменять друг друга. Оказывается, что традиционная система более конкурентоспособна.

Что-то подобное произошло и у нас. Многие русские, которые работали в Закавказье и Центральной Азии и были там «особыми» людьми, возглавляя кафедры, цеха, заводы, институты, научные школы, внезапно потеряли статус. Они стали менее обеспеченными, защищенными и уверенными в себе, чем, к примеру, удачливый продавец апельсинов или гранатов. Социальная система рушилась до этажей наиболее устойчивых, — ведь такие виды деятельности как торговля, сфера услуг не убиваемы (социальная ткань должна распасться окончательно, чтобы они исчезли). В СССР на протяжении 70-ти лет предпринимательство было наказуемым видом деятельности, поэтому естественно, что ни навыков, ни компетенции самостоятельной, хоть и более примитивной организации жизни у нашего населения не хватало. Но со временем все устоялось: среди русских подросло поколение хваткое и до торговли, и до современных форм глобального маркетинга.

КУЛЬТУРНАЯ СКРЕПА

Язык, вера и традиция, как элементы культуры, позволяют человеку, находясь в различных социальных пространствах, оставаться собой. Но в то же время, единые язык, вера и традиция не гарантируют единства страны и народа, — яркий пример чему дробность и конфликты арабского мира. Поэтому аргументация отечественных традиционалистов, требующих обязательной вероисповедной, языковой, этнической гомогенности, остается неубедительной, так как за условие, решающее задачу сохранения единства России, выдается условие влиятельное, но недостаточное.

Экспансия более сильных западных культурных норм и идей оказалась разрушительной для восточных культур, она расколола их культурные пространства, заразила их своими представлениями о благе и политической форме. С Россией может произойти подобное. Мы боимся чужой культурной экспансии, и одновременно гордимся собственным историческим успехом, подтвержденным обширной русской геокультурной периферией. Гордимся прошлым и боимся за будущее. Поиск национальной идеи — это попытка нащупать культурную скрепу, сформировать опорный каркас, укрепить хребет самого крупного в мире странового тела. Иначе коренной Голиаф может быть повержен пришлым Давидом.

Нам нужно понимать, что за совокупность ценностей, разделяемых народами, живущими на нашей территории, заставляет пассионариев этих народов гасить в себе импульсы сепаратизма, ради сохранения «силы в единстве». Этот ответ должна, нащупав, дать культурная политика. Способны ли мы на такую культурную политику? И да, и нет.

КУЛЬТУРА МИРА И ВОЙНЫ

Ведущая функция культуры — легализовать и удержать разнообразие. Культура стремится к поляризации, играет в многообразность, дразнит потребителя, травмирует творца, в результате чего и происходит культурная игра, которая будучи благотворной, порождает общий культурный рост. Но иногда роста недостаточно, или он слишком медленный. Для сохранения единства в новом историческом контексте нужен отчаянный прыжок.

Культурная революция — это прыжок в будущее. Сложность управления этим процессом в том, что не всякая полярность креативна и не всякая игра безопасна. Не будем слишком буквально толковать диалектику, провозглашая всякую противоположность источником развития. В жизни — одна противоположность эвристична и порождает новый культурный продукт, некие нравственные феномены. Другая противоположность — порождает войну, геноцид и эмиграцию. И в этом смысле культура содержит в себе предпосылки как к миру, так и к войне. А раз так, то кто-то несет ответственность за последствия культурной революции. Я с трудом представляю себе менеджеров культурной политики, осознанно отбирающих те или иные элементы культуры, и составляющих из них словно мозаику ту или иную картину мира или войны.

КУЛЬТУРА НИЧТОЖЕСТВА

Культурная политика не имеет никакого отношения к бюджетной строчке, формирующейся по остаточному принципу или к вопросу об объемах государственной поддержки деятелей и объектов культуры. Скорее она — способность порождать трансцендентные смыслы, за-национальные ценности и универсальные мегапроекты. Последние из указанных, как правило, носят утопический характер: таким был проект строительства Третьего Интернационала, таким являются проекты современного политического ислама и западного либерализма. Все они — универсалистские проекты. Крайне важно, чтобы у утопии имелся ясный организационный проект, чтобы комиссары утопии умели работать с масштабом, то есть готовы были разворачивать свои идеи на больших территориях и в массах людей.

В Советском Союзе система ценностей была укоренена в марксистской онтологии, находившейся в резонансе с чаяниями миллионов, здесь хватало и немецкого рационализма и французского утопизма, поэтому советская Россия влияла на ситуацию во всем мире. Правда, чем дальше, тем влияние было слабее. Поскольку регулярный самообман и запрет рефлексии, — куда большая опасность, чем стратегические инициативы «американской военщины».

В современной России универсалистской системы ценностей нет. Политический истеблишмент онтологически пуст и нравственно дрябл. Поэтому российская власть на формирование мировой повестки дня не влияет. Она пока исключительно учится отстаивать свои частные интересы. Не более того. Когда элита ничтожна, она несет на себе культуру ничтожества. В результате Русский Мир сжимается подобно шагреневой коже. Спасает одно — эта кожа невероятно огромна. Наше цивилизационное пространство подъедают со всех сторон, — не потому, что у «врагов» России столько сил, а потому что мы в культурно-политическом смысле остаемся пугающей «черной дырой».